– О, это отдельная история, – признанный ловелас-контрабандист Братства расплылся в улыбке. – Пару месяцев назад я имел неосторожность познакомить его с гла-Тапандом. Тебе что-нибудь говорит это имя?
– Не-а, – помотал головой Семен, доставая из сумки, которую он носил вместо портфеля, трубку и табак. Процесс набивания и раскуривания трубки в такие вечера превращался в священнодействие. Под него как раз подходил неспешный легкий разговор, начатый доном Антонио.
– Ты больше его знаешь как Бездонную Бочку.
– А-а, – протянул Точилинов, – Бочка. Конечно, знаю. А у него что, и дети есть? Я всегда думал, что зеркальная болезнь родилась значительно раньше него.
– Есть, конечно. Ты что, он же глемм. У них с этим строго, не забалуешь. Мужик без детей не может считаться мужиком. Его и уважать никто не будет. Три дочери и два сына. А Бочкой его прозвали вовсе не за пузо, а за состояние кошелька. Это, знаешь ли, внушает уважение.
Сибейра, благодаря тесным связям с контрабандистами, практически полностью состоящими из глеммов, изучил мир Серого Лепестка досконально. На его слово можно было положиться.
– Сильно, – Семен пыхнул трубкой. Трубку он курил редко, под настроение. Сейчас был именно тот случай. В тихом вечере кольца ароматного дыма неспешно улетали вдаль, подчеркивая неподвижность окружающего мира. – Вот уж никогда бы не подумал, что Вася прельстится деньгами. Да еще и глеммовскими.
– Да бог с тобой, – Сибейра откупорил бутылку вина, достал бокал: – Будешь?
Точилинов помотал головой. Пить не хотелось совершенно. Хотелось отключить голову и помедитировать, сливаясь с подкрадывающимися сумерками. Муритай как-то пытался научить его входить в боевой транс, но это не то. Испанец наполнил бокал, посмотрел сквозь него на заходящее солнце и повернулся к Точилинову:
– Васе деньги как не были нужны, так и не будут. Он вообще как птичка Божия живет. Художник боя. Я поначалу тоже подшучивал, а потом понял: у него и правда любовь.
Последнюю фразу Антонио произнес несколько удивленно. Ну еще бы, сам Сибейра и не думал останавливаться на кокой-то конкретной кандидатуре в спутницы жизни. Количество его женщин всех мастей и рас уже давным-давно вошло в присказки магов. И потихоньку входило в фольклор вольдов.
– И что тебе сказал Бочка? – со смешком поинтересовался Точилинов.
– Очень правильный вопрос, – Сибейра пригубил вино. – Он пообещал никогда в жизни больше мне ничего не таскать. И другим запретить.
– Что он сказал Васе, я даже и не спрашиваю.
– Правильно делаешь. Разговор был без свидетелей, но Васю, я так понимаю, спасло только то, что он был гостем. Сам знаешь, в доме у глеммов даже магия иногда не спасает.
– И чего? – Семену стало интересно.
– Что характерно, Ситала, это средняя дочь Бочки, папе весь мозг уже вынула на тему: «Папа, хочу Васю». Взаимное чувство оказалось. Хотя парочка получается гротескная. Я их видел. Она Васе реально в солнечное сплетение дышит, когда рядом стоят.
– Ну-ну, – потянулся в кресле Точилинов. – Совет им да любовь. Будем надеяться, что у Бочки голову всё же не снесет окончательно.
– Трудно сказать, – пожал плечами испанец, – всё же дочка. Хотя у Бочки голову редко сносит. Я не видел, во всяком случае. А потом, если у них и правда любовь, то чего уж тут сделаешь? Это подарить счастье – никак, а вот забрать – запросто.
– Угу, – согласился Семен.
Они помолчали, думая каждый о своем. Точилинов посасывал трубку, дон Антонио смаковал букет.
– Так о чём ты меня хотел попросить? – Сибейра поставил на перила бокал с вином. Каждый сходил с ума по Земле по-своему. Дон Антонио решил, что лучше всего о доме напоминает вино. Он таскал его ящиками, но все равно не хватало.
– Когда?
– Ты говорил перед вторжением, что попросишь устроить экспорт, – напомнил Сибейра.
– А, это, – Семен выдохнул клуб дыма и прищурился сквозь него: – Ты не находишь, что нас слишком мало?
– Нахожу, черт побери, – хмыкнул испанец. – Особенно я это находил, когда на меня третий раз за четыре часа атака шла. Я как этого вашего скального ежа увидел, так чуть не обделался. Сижу один. Как дурак. Дьявол, думаю, как же нас мало!
– Вот об этом я и говорю, – Семен не поддержал шутки. – Что такое Братство в масштабах Пестика? Ерунда. Расти нам надо. Заниматься этим.
– Ага, – преувеличенно согласно кивнул Сибейра. – Поэтому ты через два дня после вторжения свалил в Территории.
– Мне отдохнуть надо было.
– Самое место. Нигде больше расслабиться-то нельзя, – сострил испанец. – И до сих пор расслабляешься.
– Кто на что учился, – пожал плечами Точилинов. – Я так отдыхаю.
– Но не два месяца, – Антонио обвиняюще уставился на Семена.
– И что? – Точилинов невинно поднял брови. – Что-нибудь изменилось?
– Изменилось, – испанец развернулся спиной к Семену. – Ещё как изменилось. Вторжение отбито, вольды – друзья, жизнь прекрасна. Но вот только почему все до сих пор оглядываются перед выходом из дома? Половина наших, как ты, – бегают по Территориям, вторая сидит в трёх баронствах и боится выйти за зону системы связи, меняя баб, как носовые платки, и выхлёбывая все запасы спиртного. Я дурею, таская от глеммов всякую белиберду, и только Клаус сидит здесь и пытается думать за всех. Но он один, а ты прячешься от всех, включая его. Вот что изменилось.
– Что ты хочешь? – Семен отвернулся от Антонио, уставясь на причудливую крышу дворца барона, обрамленную густым кольцом деревьев. Он пытался успокоиться, но не получилось. Испанец был прав, но, что делать с его правотой, Точилинов не мог представить. – Ты прав. После вторжения у меня внутри как выгорело что-то. Сломался я. Испугался. Не хочу больше биться насмерть.